поднялся, каким-то
постаревшим движением перекинул плащ через руку. Он почему-то почувствовал
себя экскурсантом в этом городе.
Но его вдруг потянуло на Садовую, там, на этой окраинной улице, густо
заросшей деревьями, жил в том мире детства Витька Снегирев, а на углу,
возле аптеки, в маленьком доме, - Вера. Он хотел что-нибудь узнать о них:
"Что с ними? Как они?"
Садовая улица была прежней, седые акации вперемежку с тополями,
разросшиеся вдоль забора, переплелись над ней, образовали над всей улицей
зеленый темный шалаш, и мохнатыми гусеницами валялись на тротуаре
тополиные сережки, как тогда, в детстве. Сафонов глядел по сторонам на эти
милые с детства, затененные листвой одноэтажные дома, на слабо
поблескивающие стекла летних террас, пышно увитые плющом, и жадно искал
здесь старое, знакомое, неповторимое.
"Вот он, домик... Витьки Снегирева! Да, да! Дом N_5". Этот номер с
фонарем едва виден был сквозь плотные ветви деревьев, и Павел Георгиевич
даже удивленно улыбнулся, сдвинул шляпу на затылок. И, тут же почувствовав
мгновенную нерешительность, поднялся на ступеньки старенького, скрипучего
крыльца, нагретого солнцем; запахло сухим деревом.
Его встретила пожилая женщина. Он не знал ее. "Нет, Снегиревы здесь
после войны не живут, уехали все. Может, запамятовала, но вроде бы они в
Свердловске. Кажись, сын у них - директор завода. Два года назад в отпуск
приезжал. А вы кто будете, гражданин? Сродственник им или как?"
Павел Георгиевич, слушая, снял шляпу, теребил ее в руках; наконец,
поняв все, досадливо пробормотал невнятные слова: "Да, дальний
родственник" - и с едким чувством горечи и какого-то обмана тихо спустился
с крыльца.
Куда идти? И все-таки он не терял еще надежды найти кого-либо, узнать о
ком-нибудь, он хорошо помнил, не выпускал из памяти островерхую крышу
аптеки в дальнем конце улицы и рядом домик под тополями, где когда-то жила
Вера.
Однако к этому дому, видневшемуся за вывеской аптеки, он подходил с
такой опаской, робостью, с таким внезапно поднявшимся в нем волнением, что
пришлось остановиться на углу под тополями, справиться со сбившимся
дыханием. Неужели он еще любил ее? Не понимал, что владело им, женатым и
семейным человеком, - возможно, мгновенное чувство острого сожаления, что
все получилось как-то не так, возможно, воспоминания о тех первых
ощущениях мелькнувшего давным-давно счастья.
Он вытер пот со лба, нажал кнопку звонка. И ждал, опять теребя пальцами
шляпу, преодолевая неуверенность.
Постаревшая Верина мать (он тотчас узнал ее, но она не сразу узнала
его: "Боже мой, Павлуша, ты ли это? Приехал, Павлик?"), нелепо суетясь и
виновато извиняясь за беспорядок в комнате, усадила его на диван и стала
слишком поспешно расспрашивать и одновременно говорить, что "мы слышали,
все знаем, как ты далеко пошел", а он, едва понимая ее, с нетерпением
ожидая, когда она кончит задавать вопросы, спросил наконец запнувшимся
голосом:
- А где Вера?.. Где она?
- Ве-ера? - Она странно посмотрела на него. - Вера? - повторила она
тише и отвернулась, подняла руку, точно загораживая лицо.
Ему
