рукой не махай, это правда, честное слово.
Ну вот, пошла... и упала. А у нас много колодцев высохших в лесу, и змей
там всяких по-олно. Ну, нашли эту старушку соседние колхозники дней через
пять всю в змеях - мертвая...
И Ремешков таинственно, вприщур проследил за полетом реактивных мин
среди зарева. Он, похоже было, ждал, что его будут просить рассказывать
дальше и подробнее. Но солдаты молчали.
- Змеи? - скрипучим баритоном спросил старшина Горбачев, завозившись
под плащ-палаткой: видимо, проснулся только что.
Ремешков взглянул в сторону ящиков, сниженным голосом подтвердил:
- Ну да, гадюки и всякие там...
- Ни одна бы не ушла! - заспанно рокотнул из-под плащ-палатки Горбачев
и, сладко зевнув, крякнул.
- Как это так? Кто? - не понял Ремешков.
- Всех бы передушил! - сказал Горбачев, поворачиваясь на ящиках. -
Нашел чем пугать.
- Так же змей много. Ну, уж брось ты!
- А-а! Чепуха гороховая! Всех бы передавил! Чего бросать? Ни одной не
осталось бы. А ты бы нет?
- О себе не думал, - ответил Ремешков обиженно.
- Это кто ж тебя так учил? В каких школах?
Горбачев не откинул плащ-палатки, не встал - он, крякая сонно, нажимом
ног немного стянул сапоги, потом, не дождавшись ответа, затих на боку,
задышал спокойно и ровно - так мог спать лишь физически крепкий, здоровый
человек.
- Странная история, - сказал Новиков без улыбки; он помнил, как
прорывался вместе с Ремешковым к орудиям Овчинникова, и ему не хотелось
обижать его. - Очень странная, но довольно интересная. - И, вставая,
добавил: - Будет связь - вызвать. Я - ко второму орудию.
Справа ударил танк по высоте.
Только сейчас, наедине с собой, шагая к орудию Алешина, он мог
тщательно взвесить всю серьезность создавшегося положения. Было ясно: бой
в городе, длившийся вторые сутки, достиг того предела, когда достаточно
легкого перевеса сил немцев - и судьба города будет решена: его сдадут. И
этот перевес был у немцев. Это была та прорвавшаяся из Ривн группировка,
что после утреннего боя отошла в лес, сохраняя танки, и прекратила атаки
перед высотой. Все, что видел Новиков в котловине, когда шли к орудиям
Овчинникова, убеждало: немцы разминируют поле, открывая проходы к озеру, к
переправе и к высоте. Но медлительность их была загадочна, до конца
непонятна ему. Он хотел и не мог точно предугадать, что случится этой
ночью, через минуту, через час или к утру, и все же не верил, что сдадут
этот город, что немцы уйдут через границу в Чехословакию. В этом была
большая невозможность, чем потерять все, что связывало его с людьми, с
которыми он дошел до Карпат.
Второе орудие стояло на правом краю высоты.
- Стой! Кто топает?
- Капитан Новиков.
Человеческий силуэт в плащ-палатке затемнел возле низкого щита орудия;
лунный свет полосами серебрился на плечах часового. Он шагнул навстречу
Новикову, и тот спросил не без удивления:
- Кто это - Алешин? Что за новость? Ты часовой?
- Я, товарищ капитан, - возбужденно ответил Алешин. - Всех загнал спать
в землянку. Торчат и торчат на огневой. Прямо зло берет. Пусть успокоятся.
Новиков невольно усмехнулся.
- Сегодня,
