подумал,
что в течение суток он беспощадно испытывал этого парня риском, близостью
смерти, жестоко и сразу приучал к ощущению прочности человеческой жизни на
войне, от которой Ремешков отвык за шесть тыловых месяцев, как, возможно,
отвык бы и сам Новиков. И, подавляя в себе чувство жалости, Новиков
спросил, готовый на мягкость:
- Нога болит?
Ремешков повесил автомат через шею, так же спеша скачущими пальцами
застегивал шинель, оглядываясь на город, на близко фыркающие звуки
танковых болванок. Он теперь знал, что никакая болезнь ноги в этой
обстановке уже не поможет, как не помогла прежде, и словно торопился,
обрывая все, к тому страшному, что ждало его, что в течение суток видел,
пережил несколько раз.
Новиков скомандовал вполголоса:
- Все по местам! Порохонько и Ремешков за мной, - и двинулся по ходу
сообщения.
- Товарищ капитан!..
Его остановил неуверенный оклик Алешина. Пропуская вперед солдат,
Новиков задержался, увидел в темноте неясно светлеющее лицо младшего
лейтенанта, голос его зазвучал преувеличенно равнодушно:
- Голодные они там. Передайте, пожалуйста, Лене, раненым. Это у меня от
трофеев осталось. Вот. Не от меня, конечно, а так... от всех. Передайте...
- Он сунул Новикову три плитки шоколада, теплые, размякшие от долгого
лежания в карманах, добавил одним дыханием: - Ни пуха ни пера, - и замер,
опершись о стенку окопа.
- Посылать к черту не буду. Ты слишком хороший парень, Витя. Ну, смотри
здесь. Остаешься за меня.
"Я второй раз передаю от него шоколад Лене, - думал Новиков, шагая по
ходу сообщения и с твердой для себя определенностью чувствуя какую-то
тайну их взаимоотношений, которую не замечал. - Что ж, так и должно быть.
Но почему я не знал? Что, я считал, что на войне не может быть
обыкновенного человеческого счастья?"
Они один за одним спустились по скату высоты к озеру. Здесь, перед
черной полосой кустов, Новиков приказал остановиться.
- Я в пехоту, к чехам, ждать здесь, - сказал он шепотом и пропал в
темноте.
Сухое шипение осенней травы, внезапный шелест и шум катящихся из-под
ног камней, шорох одежды громом отдавались в ушах, когда они спускались
сюда, и теперь Порохонько и Ремешков, присев, положив автоматы на колени,
слышали гулкий, учащенный стук крови в висках. Одновременно взглянули" на
озеро, на высоту. Озеро все - до низкого противоположного берега - теплело
лиловым отсветом; высота за спиной кругло и темно выгибалась среди
кровавого зарева и так ясно была вычерчена, что четко вырисовывались
острые стрелки травы над бруствером огневой. Канонада из города доносилась
сюда приглушенно.
Справа, в стороне пехотных траншей, оглушив трескучим выстрелом, с
дрожащим визгом взмыла ракета. Повисла, распалась зеленым оголяющим
светом. Ремешков вздрогнул, съежился, сдерживая стук зубов, выговорил
прыгающим шепотом:
- Тут... рядом... за кустами... Колокольчиков убитый, связист. Я давеча
наткнулся на него. Лежит...
- Ты чего это зубами стукаешь? Боишься, а? - спросил Порохонько,
подозрительно-зорко вглядываясь в Ремешкова. - Чего тогда пошел? Для
мебели?
