бы майор меня в ординарцы, разве таким, как Петин, был!" -
пожалел завистливо и отчаянно Ремешков и, услышав веселый голос Алешина,
подумал с неприязнью: "Фальшивят они, играют, веселость создают. Не от
души это все. Кому война, а кому мать родна!"
- Э, кого тут занесло? Кто тут на карачках ползает? - сказал Алешин и
засмеялся непринужденным молодым смехом, споткнувшись о ноги Ремешкова.
И тогда Новиков окликнул строго:
- Где вы, Ремешков?
С трудом и тоской Ремешков встал, оторвав свинцовое тело от земли,
хромая, подошел к Новикову, тот пристально, сожалеюще глядел на него
прямым взглядом. Спросил:
- Что вы?
- Нога... - Ремешков застонал, потирая колено; плотно набитый вещмешок
нелепо торчал за его спиной, как горб.
- На кой... прислали вас ко мне? - не выдержал Новиков. - Вы что,
воевать приехали или задницу греть возле печки? Шесть месяцев торчали дома
и ногу не вылечили. А если не вылечили - терпите! Не то терпят! Запомните,
я ничего не хочу знать, кроме того, что вы солдат! Перестаньте морщиться!
И стонать! Лучше "сидор" скиньте, пуда два за спиной носите!
Новиков понимал, что говорит жестоко, но не сдерживал себя. Три раза
сам он после ранений лежал в госпиталях, и там и потом в части ему не
только не приходилось показывать на людях свои страдания, но, наоборот,
скрывать, стыдиться их. Новиков повторил:
- Перестаньте стонать!
Ремешков перестал стонать - стучали зубы, - но вещмешок не снял, а
только потрогал лямку трясущимися пальцами.
- Да оставьте его здесь, товарищ капитан! - беспечно посоветовал
Алешин, удивленно разглядывая страдальчески напряженное лицо Ремешкова. -
Зачем он нам? Пусть сидит со своей ногой.
- Он пойдет с нами.
И Новиков, упершись носком сапога в нишу для гранат, с решительностью
вылез из окопа.
Ремешков оставался в траншее последним. Подняв глаза, он увидел, как
пули пунктирами пронеслись над головами Новикова и Алешина. Ладони сразу
вспотели, влажно прилипли к ложе автомата. Раздувая ноздри, часто-часто
задышал он ртом, будто ему воздуха не хватало. "Если я оглянусь сначала
направо, а потом налево, то меня не убьют, если не оглянусь..." - подумал
он и оглянулся сначала направо, потом налево и, как в пелене, заметил
розовые от зарева лица ближних солдат в траншее. Со странным коротким
вскриком он выскочил на бруствер, на резкий порыв ветра, спотыкаясь о
свежие воронки, часто падая, чувствуя ладонями острые, разбросанные по
земле осколки, он побежал за Новиковым, готовый закричать от ожидаемого
удара в спину.
"Там вещмешок за спиной, вещмешок! Пулями не пробить! - мелькало в его
голове. - Нет, нет, сразу не убьет, ранит только..."
Он догнал офицеров возле крайних домов и, прислонясь вещмешком к
забору, не мог сказать ни слова, хрипло дышал.
3
В два часа ночи, после рекогносцировки, Новиков послал Ремешкова на
старую огневую с приказом немедленно снять орудия Овчинникова и в течение
ночи занять позицию в районе севернее города, на новой высоте, правее
озера.
Ожидая орудия, Новиков сидел на земле в пяти шагах от новой позиции
батареи. Он отчетливо
