- внезапно послышался в трубке слабый, как
комариный писк, голос и сейчас же зачастил: - Кто у телефона? Шестого к
аппарату, шестого к аппарату! Шестого немедленно к Резеде, немедленно к
Резеде!.. Немедленно!
- Я шестой, - объявил недовольно Новиков, глядя в стоявший на снарядном
ящике котелок, полный бурой жижи. - Что случилось? Иду! Сейчас иду.
Он положил трубку, надел отлично сшитую, но уже обтрепанную шинель,
застегнул ремень, оттянутый кобурой пистолета; потом, сдвинув брови над
тонкой переносицей, вынул из кобуры ТТ и легким щелчком выдвинул, проверил
кассету и вновь втолкнул в рукоятку пистолета. Он сделал все это молча,
без спешки, и солдаты, так же молча, смотрели то на капитана, то на
вибрирующий потолок землянки, прислушиваясь напряженно к нарастающему реву
снарядов. Новиков же ни разу не взглянул вверх, все хмурясь отчего-то, и
тем своим обычным грубоватым тоном, который так не шел к его мальчишески
юному, всегда бледному лицу, коротко приказал:
- Ремешков, пойдете со мной!
Подносчик снарядов Ремешков, парень лет двадцати шести, молчаливый,
замкнутый, солдат-счастливец, недавно побывавший после тяжелого ранения в
шестимесячном отпуске дома, на Рязани, обратил к Новикову, сидя на нарах,
свое крепкое белобровое лицо - в расширенных глазах толкалась мольба.
Проговорил еле слышным шепотом:
- Нога у меня... нога... - и, жалко кривя губы, потер колено, низко
опустив голову. - По горам ведь... нога у меня, товарищ капитан. Другого
бы кого, пока нога-то...
- Другого? - переспросил Новиков, заученным движением сунув пистолет в
кобуру. - Другого, говорите?
Он знал, куда надо идти сейчас, и выбрал Ремешкова, потому что тот
отлеживался шесть месяцев дома, в то время как солдаты его, Новикова,
батареи без отдыха находились в боях, дошли до Карпат. Выбрал, потому что
считал это суровой необходимостью, тем более что Ремешков был новым
человеком на батарее.
- Другого, говорите?
Ремешков молчал. Молчали и солдаты.
Блиндаж сотрясало мелкой дрожью, пол туго ходил под ногами, в короткие
промежутки между разрывами, как из-под воды, вливался отдаленный
пулеметный треск. Теперь уже всем было ясно, что это не обычный артналет,
не обычная перестрелка дежурных орудий и пулеметов после недавних жестоких
боев при взятии города Касно, на границе Чехословакии.
И то, что Ремешков робко отказывался идти на передовую, в то время как
за неделю от батареи осталось двадцать человек старых солдат, а Ремешков
прибыл в батарею днями, прибыл отъевшийся, раздобревший, со здоровым,
молочным цветом лица от домашнего хлеба и сала, особенно было неприятно
Новикову.
- У нас в батарее приказание два раза не повторяют! - проговорил он
жестко и, более не обращая внимания на Ремешкова, пошел к двери.
- Товарищ капитан!..
Ремешков просительно напряг голос, и, вдруг нагнувшись так, что стала
видна красная, гладкая шея, со стоном и страданием прошептал:
- Товарищ капитан, разве я... Жалости нет? А?
- Нет! - сказал Новиков и вышел.
Дверь открылась, впустив грохот разрывов, и захлопнулась. Ремешков все
ждал, искательно оглядываясь на
